Catsgo.ru

– И что? – спросил я.

– Как что?! – заволновался Гобзиков. – Ничего нет, а мы как дураки .

– Ты что, никогда не выглядел как дурак?

– Выглядел, конечно . Но все равно . Я так поверил .

Я промолчал.

– Я так поверил . – повторил Гобзиков.

– Рассуждай в логике, – сказал я. – Если ты так долго верил, то поверить еще чуть-чуть совсем не сложно. Поверь еще каких-то три часа.

– А ты? – Гобзиков посмотрел на меня сквозь прищур.

– Я – это я.

– Знаешь, мне вчера .

– Вчера у всех был трудный день, – сказал я. – И вообще, брось . Все будет хорошо.

– А тебе никогда не казалось . – начал Гобзиков.

– Что это розыгрыш? Могу тебя уверить – это не розыгрыш.

– Мать сказала . – Гобзиков отвернулся. – Она вдруг со мной решила поговорить.

– Мне тоже старый сказал. И что теперь?

– Может, она не придет .

– Я говорю, Гобзиков, успокойся, все хорошо.

– А может, она фильм про нас тайно снимает? – прошептал Гобзиков. – Знаешь, есть такие . Или книжку пишет? Парит нам мозги, а все это описывается в книжке. А через полгода выходит что-то вроде «Чудлоиды и паровоз» .

– Ерунда, – сказал я. – Лара придет.

– Или психологический эксперимент, – продолжал рассуждать Гобзиков. – Может, какой-то американский институт проводит исследования. Или наши . Я слыхал, сейчас всякие интересные исследования организуют .

– Ты думай меньше, – посоветовал я, – ты карту прихватил?

Гобзиков кивнул и указал на рюкзак.

– Я ее наизусть помню.

– Это хорошо, – сказал я зачем-то.

И поглядел на часы зачем-то, хотя прекрасно чувствовал в тот момент время.

Время шло не так. И быстро и медленно одновременно, билось о непроницаемую стену горизонта событий, падало вниз, в сгущенное «нет» черной дыры. Я смотрел вдоль белых рельс в сторону запада, в моей голове плясал миллион каких-то мыслей, воспоминаний, обрывков воспоминаний, даже хуже. Тысяча всяких дурацких, ненужных и не важных вещей, и вообще каких-то тупых вещей, какие-то старые канавы, мосты, насыпи, не пойму что, я никак не мог выдавить всю эту дрянь из головы, она ускользала, как дохлые ерши. Я смотрел в глаза Гобзикова и видел, что у него в голове происходит приблизительно то же самое. Кино. Лента, порубленная на кадры, бред, Эйнштейну тоже всю жизнь мерещились паровозы.

– Сколько времени? – спросил Гобзиков.

– Сейчас придет поезд. Я чувствую.

– А Лариски все нет .

– Она придет.

Я шагнул вперед, встал на рельс к западу, он пел.

– Поезд, – сказал я.

– Ну вот .

Из-за угла вокзала показалась бабушка, на бабушке колыхались коричневые копченые лещи и связки сушеных грибов, за бабушкой катился термос с пирожками.

– Ну вот, я так и знал, – простонал Гобзиков.

Я вернулся с рельс на перрон. Потому что показался поезд. Когда вдали показывается поезд, никогда не можешь понять, куда он едет, к тебе или от тебя. Всегда ошибаешься.

Но в этот раз я не ошибся.

Это был самый заурядный почтовик, такие тащатся от столба к столбу, пересекают страну за месяц, когда приходят во Владивосток, сажу с их бортов приходится соскребать лопатой. Он шел медленно, медленно, по капле, солнце разогревало воздух над стальными полосами, рельсы казались какими-то жидкими, и мне было страшно, совсем как тогда в лесу, когда были волки.