Catsgo.ru

Птица подлетела к девушке и, сердито размахивая крыльями, вопросила:

— Ну, что ты теперь-то медлишь, когда помощь так близко? Давай-ка поторопи свою свинью и сама поспеши!

Балкис уже была готова огрызнуться, но птица уже улетела далеко вперед и села на камень.

Балкис пошла быстрее. Она просто с ума сходила от страха за Антония. Единорог без труда поспевал за нею. Она осторожно прикоснулась к шее юноши, ощутила сердцебиение и немного успокоилась, но ей все же было немного не по себе: ведь то, что единорог ее слушался и не уходил, означало, что и она, и Антоний девственны. «Ну и что? — мысленно ругала себя Балкис. — Пусть так, но ведь от девственности еще никто не умирал!»

Они подошли к камню. Он оказался размером с овальный обеденный стол. Поверхность камня имела впадину — ямку глубиной дюйма в четыре, и из-за этого он напоминал удлиненную раковину мидии. В ямке скопилась чистая вода.

— Ну вот, — возгласила птица сидикус, — теперь слушай внимательно. Этот камень обладает необычайной целительной силой. Он способен излечить христианина или того, кто намеревается им стать, от любых недугов — и даже от ран, нанесенных когтями льва.

Балкис уставилась на ямку с водой и проговорила, пытаясь скрыть недоверие:

— Почему же этот камень исцеляет только христиан и тех, кто желал бы окреститься?

— Тр-р-р! — сердито проскрежетала птица сидикус. — У тебя мозги есть или нет, девчонка? Мы где находимся, а? Мы находимся в царстве пресвитера Иоанна, самого что ни на есть христианского царя из всех владык Азии! Кого еще должен исцелять этот камень, спрашивается, — уж не языческих ли шаманов, племена которых угрожают Иоанну?

Птица запрокинула головку и залилась песней.

Пение оказалось на редкость приятным, и это поразило Балкис: ведь до сих пор птица разговаривала противным, скрипучим голоском. Что еще более удивительно — то была мелодия псалма!

Птица умолкла и, не мигая, воззрилась на Балкис:

— Что, удивилась небось? Ну так вот, умница-разумница, знай, что я не только умею разговаривать по-человечьи, но могу воспроизводить любые звуки и даже пение соловья и жаворонка! Ну а если это для меня — сущая ерунда, то почему же мне должен быть не по зубам такой пустяк, как один из ваших псалмов?

Видимо, пение сидикуса прозвучало призывом, потому что из рощи вышли двое стариков, и только теперь Балкис разглядела за деревьями дом, стены которого были облеплены корой, а крыша покрыта листьями, из-за чего дом был почти незаметен на фоне растений. Балкис почему-то подумала о том, что деревья, из которых был выстроен дом, быть может, еще живые, и дом получился таким, каким был, по прихоти природы, благосклонной к отшельникам.

Судя по всему, старики и вправду были людьми верующими. Макушки у них то ли облысели от старости, то ли были выбриты, а коричневые балахоны были подпоясаны конопляными веревочками. В руках оба сжимали длинные посохи с рукоятками в виде креста. Подойдя поближе, старики склонили головы и улыбнулись в длинные седые бороды. Один из них, выглядевший чуть старше, проговорил:

— Добрый вечер тебе, девушка. Твой спутник болен?

— Не болен, добрый господин, но ранен, — ответила Балкис и обратила внимание на то, что единорог совсем не боится стариков, из чего она сделала определенные выводы. Как ни странно, из-за этого и она почувствовала себя смелее.

— Если хочешь, мы вылечим его, — предложил второй старик.

Сердце у Балкис радостно забилось. Она испытала такое облегчение, что чуть не лишилась чувств.

— О, благодарю вас, добрые господа! Его ударил лапой лев, и я так боюсь за его жизнь!

— Он будет жить, не сомневайся, — заверил Балкис первый старец. — Он христианин?

— Он… Да, господин. Христианин, несторианин.

— Как и мы, — кивнул первый отшельник.